Соня плакала, выходя из школы, еще ровно пять дней, пока класс не закончил бойкот. А потом ей самой не хотелось ни с кем говорить: она знала, что ее не любили и уже никогда не полюбят. Прошла неделя, другая, она снова гуляла по вестибюлю с Галей Смирновой, получала пятерки, бегала по двору и смеялась, но уже замечала, что Галя тайком убегает шептаться с Вентицкой и что в классе довольны, когда она ошибется.
Через много лет – Соня Стрельцова совсем уже повзрослела, так что школьный шиповник, закрывавший ее с головой при играх в прятки когда-то давно, в далеком-далеком детстве, о котором почти уже не вспоминалось, доходил ей теперь едва до локтя, – она встретила случайно на улице Зою Сергеевну. Был конец октября, она шла ей навстречу, располневшая, сильно состарившаяся, осторожно переступая по мокрой осенней грязи в старых потертых ботинках, и, поравнявшись с Соней, ее не заметила и не узнала.
30.09.02.
Страшное кино
Вечером в середине июля на сонковском вокзале остановился автобус, из которого тут же, шумя и толкаясь, вышли десять девиц, никогда прежде не виданных здешними жителями, и столпились у шоферской кабины. Солнце только что начало заходить над поселком, пробиваясь в узкие, а кое-где совсем уже бесстыдно широкие щели придорожных заборов, обросших бурьяном и дикими яблонями.
Пока приехавшие жадно вдыхали кислород после спертой, пропахшей бензином духоты салона и оглядывали облупившиеся на дожде и ветру красные стены вокзала, шофер выставлял на асфальт спортивные сумки и рюкзаки.
Вновь прибывшие были студентки второго курса филологического факультета, принужденные планом в течение ближайших пяти дней пройти практику по собиранию диалектов. Вместе с ними стояла невысокая щуплая женщина лет тридцати, одетая в майку и шорты, – руководитель экспедиции старший преподаватель Галина Викторовна Татькова. В экспедицию она, кроме семи человек второкурсников, «изъявивших желание», прихватила двоих своих «личных» студентов, с которыми ездила постоянно везде и повсюду. Они иронически посматривали на новичков в узких брюках и юбках, как будто собравшихся за город на прогулку, и уже заранее предвкушали минуты жестоких разочарований, плачей и стонов, и выносили им свой приговор. Те же, в свою очередь, с первой минуты, только оглядев бывалых туристок, как сговорившись, утвердились в своем презрительном к ним отношении.
Галина Татькова не раз, еще собираясь в дорогу, вздохнула о том, что нынешняя поездка не удалась, и боялась только, чтоб не было слишком больших неприятностей.
На вокзале их встретила Таша Кольцова, закончившая факультет в прошлом году и вернувшаяся жить в поселок. Здесь она работала в школе и, по просьбе Татьковой, договаривалась с интернатом разрешить устроиться группе на несколько дней и ночей. Таша вывела их на дорогу, и они поспешили за ней, натаскивая сумки на плечи, боясь потерять проводницу из виду. Та же быстро шла впереди налегке и без умолку болтала, пока они не пришли на место. Дорога оказалась не близкой, солнце спускалось все ниже, а студентки все тащились мимо низких деревянных избушек и огородов и слушали долетавшие издалека слова Таши.
Весь поселок кормился железной дорогой: здесь в Сонково был узловой перегон. Но с недавнего времени, года два или три, станцию перевели в Рыбинск, так что почти все взрослые мужчины и женщины оказались не у дел и потихоньку уезжали из этого безнадежного места. Закрылась школа, соседняя с той, где работала Таша, кинотеатр, единственный на район, и даже универмаг на поселковой площади стоял заколоченный. Было одно только веселое место в омертвевшем Сонкове: найт-стрип-бар «Какаду», где гуляла оставшаяся молодежь и бандиты с ближайших окрестностей.
Путешественницы, совсем обессилев, внимали познавательным краеведческим повествованиям Таши и даже потеряли надежду сбросить тяжелую ношу, умыться и вытянуть ноги, как вдруг, за поворотом, открылся тупик, и им предстало кирпичное здание в два этажа, окруженное чахлой сиренью и с заброшенным стадионом на заднем дворе. Дойдя до крыльца, девушки в изнеможении бросили сумки на землю и, как воробьи, примостились на узкой доске, бывшей когда-то скамейкой возле входа. К дому сразу набежали местные ребятишки, чумазые и растрепанные, и прикатили на мотоциклах подростки с соседних улиц.
– Тетенька, – дернул за руку девочку, стоявшую с края, мальчик в тельняшке, – а вы нам кино привезли?
Катя Грешнева, к которой подошел этот мальчик, вздрогнула от неожиданности и, пока собиралась ему что-нибудь ответить, он уже отбежал инграть с другими детьми.
Старшие вместе с Татьковой, взойдя на крыльцо, помогали Наташе справиться с дверью. Дверь из рассохшихся досок оказалась прочно закрытой и долго не отворялась. Наконец что-то щелкнуло, одна сторона приоткрылась, и на стоявших у входа дохнул ледяной воздух нетопленых помещений.
Внутри оказалось предсказуемо просто: за дверью был вестибюль, покрашенный в желтую краску, направо-налево шли двери в учебные классы; Таша сразу направилась прямо и, поднимаясь по лестнице, говорила Татьковой:
– Вы будете жить на втором этаже, там, где спальни. В классной комнате сделайте кухню. Ключ от двери один, я его вам оставлю. Не потеряйте. Иногда сюда будут приходить дети – внизу у них летний лагерь. Они вам не помешают. – Таша нахмурилась: с улицы в дом заглянуло чье-то лицо – мальчишки забрались наверх по пожарной лестнице и теперь с любопытством наблюдали за приезжими. – Окна на ночь не открывайте и старайтесь не зажигать свет – все будет видно. Воду нужно носить из колонки, я покажу где, это рядом. Здесь, в помещении, ее подают в краны на первый этаж по два часа утром и вечером. Так что советую сразу набрать (она взглянула на ручные часы) – время скоро кончается.
На втором этаже так же, как и на первом, был «холл». Таша прошла по коридору, распахивая двери спален. Комнаты были с дощатым пыльным полом; кроме железных кроватей, были еще покосившиеся тумбочки; стены блестели масляной бежевой краской и из окон по ним, лишенный всяких препятствий, прыгал последний закатный луч солнца.
Эта ночь прошла неспокойно. В темноте бегали крысы. Девочки закричали, потом зажгли свет и до утра не могли успокоиться, перешептываясь от страха.
Утром весело кипел чайник, они вышли во двор, на улице оказалось неожиданно тепло, дул южный ветер, светило солнце, и, свернув налево, они отправились за пределы поселка. Кругом простирались поля, холмы, обросшие лесом, и вдалеке видны были первые избы, где им предстояла работа. Они дошли до деревни, называвшейся странно – Большие Горелки, – и в нерешительности остановились на середине дороги. Деревня тянулась по обеим сторонам длинного косогора; Татькова велела разбиваться на группы и идти по своему краю. Сама она, взяв старших, отправилась в дальний конец села. Остальные девицы, слегка приуныв, стояли у плетня, поправляли ремешки босоножек на стертых в кровь щиколотках и думали, как же им разделиться. Трудность состояла в том, что седьмая студентка, Катя Грешнева, была как бы сама по себе: ни с кем никогда не ссорилась, но особенно не дружила. Сейчас она равнодушно слушала разговоры своих одногруппниц, и они подозревали, что Катя шпионит за ними и все, как вернется, доложит Татьковой. На сегодняшний вечер у туристок было в плане веселое мероприятие: из дома они прихватили с десяток различных бутылок настоек и водки и теперь намеревались все распить при свечах, когда остальные заснут.
Наконец, они разошлись по избам. Им раздали с утра опросные листы, и исследовательницы сидели напротив ветхих старушек и спрашивали, как у тех назывался в деревне дух дома, дух леса, воды и полей. Старушки же только крестились, поглядывали испуганно на образа и начинали жаловаться на свою горькую жизнь. С Большими Горелками скоро покончили, материала почти не собрали, Татькова внимательно смотрела по карте новый маршрут; решено было возвратиться к обеду в поселок и после идти по дороге на юг в деревню Белая Церковь мимо Грязей и Малиновок.
Конец ознакомительного фрагмента.
